Перед лицом экономического кризиса и снижения ожиданий государст­венной и корпоративной поддержки происходит восстановление традиционных способов хозяйствования и выживания, основанных на семейных, клановых или соседских связях, опирающихся на домашнее хозяйство и сети родственного бартерного обмена про­дуктами и услугами. Колхозы и совхозы на селе все более превра­щаются в структуры, обслуживающие потребности частных подсо­бных хозяйств. Развиваются розничная и мелкооптовая торговля, индивидуальные услуги, сезонное отходничество, кустарные про­мыслы. В домашнем хозяйстве происходит частичное восстанов­ление относительно замкнутого натурально-хозяйственного цик­ла. Возрастает регулирующая роль местных сообществ. Таким об­разом, наряду с перестроением корпоративных учреждений и рас­тущими свободными ассоциациями, происходит параллельное ут­верждение структур полуобщинного типа.

Что же касается государственных предприятий-корпораций, то многие из них прошли процесс приватизации, которая была осу­ществлена достаточно спокойно и не разрушила альянса между администрацией предприятий и трудовыми коллективами. Закреп­ление основной части акций за трудовым коллективом стало наи­более верным способом сохранения власти администрации. Авто­ритет директората подкрепился его собственническими позиция­ми, что в принципе создает дополнительные стимулы заботиться о судьбе предприятий.

На первых этапах казалось, что материальные поощрения и санкции станут господствующей формой внутрифирменного кон­троля, утилитаризм в хозяйственных организациях подавит сред­ства принудительной и символической мобилизации, а контракт­ные формы трудовых отношений вытеснят традиционный патер­нализм. Но ничто не исчезает окончательно. И тот же патерна­лизм со всей системой сложных неформальных отношений и ши­роким веером привязывающих к предприятию сопутствующих льгот свободно проникает в новые сектора экономики. При этом вряд ли кто-нибудь сегодня всерьез задумывается о «новой философии управления». Но формированию «человеческих отношений» в спе­цифическом российском понимании придается немалое значение, особенно в малых коллективах. А вот у «демократизации управле­ния» пока слабые шансы на успех.

Перестройка открыла каналы хозяйственно-политической мо­билизации новых конфликтных групп. Первая шахтерская забас­товка летом 1989 г. привела к изменению общего климата в трудо­вых отношениях. Обострение индустриального конфликта и вы­работка способов его институционализации взаимно подстегивали друг друга. Возник ряд новых альтернативных профсоюзов. Да и старые профсоюзы, в отличие от рухнувших в одночасье партий­ной и комсомольской организаций, были переименованы и суме­ли законсервироваться[8]. Однако при этом западные модели орга­низации трудовых отношений типа «социального партнерства» не особенно прививаются на российской почве. Вообще институты официального представительства наемных работников остаются относительно неразвитыми. Роль как старых, так и новых профсо­юзов в выражении и отстаивании интересов работников по-преж­нему невелика. Наблюдается тенденция к абсолютному и относи­тельному сокращению профсоюзного членства.

Рабочее движение, на которое возлагалось столько надежд ра­дикальными демократами, со временем пошло на убыль. Такие формы групповой идентификации, как, скажем, этничность, ока­зались, по крайней мере на первых порах, весомее классовой мо­билизации. Профессиональная же мобилизация локализована в отдельных группах, которые обладают либо особым потенциалом солидарности (шахтерское движение), либо монопольными про­фессиональными технологиями (движение авиадиспетчеров).